Венецианский
кинофестиваль


Вадим Рутковский
2 сентября 2016

День 3.
Прекрасно об ужасном –
в Португалии, Испании, Мьянме и Германии

В старом фильме Клода Лелуша гангстер с каменистым лицом Лино Вентуры признавался белоснежной Катрин Денев, что никогда не читает рецензий, а фильмы выбирает как женщин – следуя интуиции. Рецензий не читают и фестивальные кураторы – потому что они еще не написаны, выбора нет; а вот чем кураторы в своем выборе руководствуются, рацио или нюхом, не угадаешь. Понятно, что в основной конкурс Венеции Альберто Барбера берет, что «понажористей», громкие имена, большие формы (я с легким сердцем пропустил и Тома Форда, и Франсуа Озона – посмотрю в Москве, никуда не денутся), а вот чем заполнять второй конкурс «Горизонты»? Предшественник Барберы Марко Мюллер превратил эту программу в полигон экспериментов, площадку, где кино совокуплялось с contemporary art. Барбера достижения Мюллера угробил и в итоге лишил «Горизонты» какой-либо индивидуальности: просто второй конкурс, фильмы, по каким-то причинам не попавшие в первый. Хорошие, средние, никакие, выдающиеся – разные; в этом году в секции не было даже «фильма открытия», начались показы – и всё. Раз так, мы вправе сами придумывать (пусть и высасывая из пальца) концепцию «Горизонтов» – должно же быть какое-то объяснение всему сущему, и этой программе в том числе.

Пока напрашивается такое определение: красивые кадры безобразной жизни.


«Сан Жорже» (Saõ Jorge) португальца Марко Мартинша (я люблю его за смурные меланхоличные киносочинения – историю исчезновения «Алиса» и драму инцеста «Как нарисовать идеальный круг») превращает в живопись угрюмый рассказ о коллекторе поневоле: с наступлением кризиса занятие это превратилось в Португалии в одно из самых востребованных (об этом сообщают вступительные титры).


Неуют, неприкаянность, безденежье, тоска и преимущественно ночная нищая фактура – а выглядит всё хоть грязно, но так поэтично.


«Отшельник» (Die Einsiedler) дебютанта из Германии Ронни Троккера упивается суровой красотой альпийских пейзажей и киногенией индустриальных работ: герой трудится в каменоломне (звучит устрашающе, но сегодня в горнодобывающей промышленности всё механизировано, и жилы никто не рвет).


Он по-тихому влюблен в венгерскую официантку из рабочей столовки (любимая актриса Корнеля Мундруцо Орши Тот), но большую часть свободного времени проводит не с ней или друзьями, а со стариками-родителями, живущими грубой и архаичной, изолированной от цивилизации жизнью. Старики умирают, венгерка уезжает, в горах трещина, с гор - лавины, всё рушится, но каждый кадр исполнен красоты неземной.


«Терпеливый» (Tarde para la ira) испанского дебютанта Рауля Аревало берется за жанр: это роуд-триллер о мести, на которую спустя 8 лет ожидания (Тарантино не зря учил: это блюдо надо подавать холодным) решается самый заурядный и ничуть не кровожадный обыватель.


Зверств в кадре не испугались даже типичные венецианские кумушки, которые ахают и охают по поводу и без: слишком эстетская вышла картинка.


А фильмом дня я выбираю «Дорогу в Мандалай» (The Road to Mandalay), показанную в другой программе, в «Днях авторов»: тут жесткость социальной драмы и романтическая визуальная красота существуют в совершенно невероятном симбиозе.


«Дорогу в Мандалай» сделал плодовитый бирманский режиссер по имени Midi Z. Он, будучи честным хроникером жизни своей несчастливой родины, всегда идет дальше и глубже, находя неожиданный контекст: так, например, его Poor Folk – о бедах бирманских нелегалов в Бангкоке – был вдохновлён коротким рассказом Толстого «Бедные люди». Героиня «Дороги» тоже бежит из Мьянмы (так теперь, если кто не знает, называется Бирма) в Бангкок, тратит почти все заработанные гроши на тщетные попытки раздобыть паспорт, упрямо не отвечает на трепетную влюбленность соотечественника, но ради 150 тысяч тайских бат готова пойти в секс-бизнес: и в сцене грехопадения Миди Зед проявляет себя по-настоящему выдающимся режиссером, разрывая пусть поэтический, но всё же реализм повествования дикой сюрной сценой с гигантским вараном. Это называется свобода.