Совместный проект Английской Национальной оперы и Met поставлен Фелимом Макдермоттом в 2007-м и с тех пор регулярно возобновляется: борьба за свободу не теряет актуальности. Как и удивительная музыка-гипноз.
В репертуаре TheatreHD есть «Эхнатон» (о котором подробно здесь), опера, завершившая трилогию Филиппа Гласса о людях, по-разному менявших мир. «Сатьяграха» – вторая часть цикла, поэтическое посвящение Махатме Ганди (1869-1948). Была бы это традиционная эпическая биография великого мыслителя и революционера, сделавшего оружием угнетённых не булыжник, не молотов коктейль, но гражданское неповиновение, она бы и называлась «Ганди». Как собравший урожай из восьми «Оскаров» фильм Ричарда Аттенборо с Беном Кингсли в главной роли.
Гласс же – не про байопики с чётким сюжетом, а про ворожбу;
его музыкальное полотно – вольная фантазия, в которой Ганди – медиатор, проводник в мир идей о ненасильственной борьбе и отнюдь не единственный герой. И название – «Сатьяграха», что переводится с санкрита как упорство в истине, стремление к истине, которая, по Ганди и Глассу, есть синоним личной свободы.
Текст – на санскрите, древнем языке религиозно-философского эпоса «Бхавадгита». Язык этот, разумеется, не знаком ни зрителям, ни исполнителям; субтитры – минимальны, на английский, русский и прочие современные языки переводятся только избранные фрагменты. Спектакль Фелима Макдермотта близок современному искусству; это в равной мере и музыкально-драматическое представление, и инсталляция, предполагающая чувственное постижение (к родству постановки и contemporary art я ещё вернусь). Либретто здесь – не краткое содержание, но введение в историю, эскизная обрисовка эпохи (я использовал программку к первой российской версии «Сатьяграхи» – в 2014-м году её поставили в екатеринбургском театре Урал Опера Балет). Эпохи, кстати, вполне конкретной: действие датировано 1893-1914 годами, когда Ганди жил в Южной Африке, где восстал против законов, ущемлявших права индусов. Следующее столетие – да и новый XXI век, быстро освоившийся с вирусной пандемией с помощью тотального уничтожения гражданских прав – дали примеры куда более жёсткой диктатуры, чем та, с которой столкнулся молодой юрист, получивший образование в Лондоне. Согласно «чёрному закону», каждый индиец, проживавший в Южной Африке, должен был «всего-то» зарегистрироваться в полиции, сообщить персональные данные об общественном положении, оставить отпечатки пальцев и получить свидетельство о регистрации. Но Ганди решил иначе. «Для меня есть только один возможный путь:
лучше умереть, чем покориться закону.
Это маловероятно, но даже если все отступятся, оставив меня одного, я знаю, что не нарушу своей клятвы». Десятки тысяч индусов не отступились.
Эпизод, который вырастает из этого фрагмента биографии Ганди, так и называется – «Клятва»; это третья картина спектакля, завершающая первое действие. Всего действий в «Сатьяграхе» три (да, это большая опера), картин – семь, и они объединяют Ганди с другими борцами и творцами, переносят действие в мифологическое прошлое и реальное будущее, наступившее уже после смерти Ганди. Каждое действие названо в честь людей, чьи жизни и мысли связаны с учением Ганди. Первое – «Толстой»: со Львом Николаевичем Ганди состоял в переписке;
сатьяграха и толстовское непротивление злу насилием – близнецы-сёстры.
Второе – «Тагор»: поэт Рабиндранат Тагор – первый неевропеец, удостоенный в 1913-м году Нобелевской премии по литературе, товарищ Ганди, но и его критик; отношения двух духовных учителей хорошо определяет слово «диалектические». Третье действие – «Кинг»: Мартин Лютер Кинг-младший – лидер движения за права афроамериканцев; «Сатьяграха» визуально цитирует один из важнейших моментов в истории США – обращение Кинга «У меня есть мечта» во время вашингтонского марша неповиновения 28 августа 1963 года. Толстой, Тагор и Кинг становятся важными, пусть и не наделёнными собственными вокальными партиями, персонажами оперы, хотя прямое пересечение с его жизнью есть только в первом акте: близ Йоханнесбурга Ганди создаёт трудовую общину «Ферма Толстого». Предшествует этому встреча с героями древнего индийского эпоса.
Макдермотт и художник Джулиан Крауч помещают «Сатьяграху» в мрачное неуютное пространство – в таком легко представить сплит-монстра из фильма М. Найт Шьямалана. Пол обклеен старыми газетами, стены – из ржавого гофрированного железа. Кто-то из американских рецензентов усмотрел в этой поверхности сходство с наклонной аркой Ричарда Серры. В начале «Толстого» Ганди первым снимает ботинки – как тут не вспомнить, что Лев Толстой ходил босой, и Репиным был изображен именно в таком состоянии.
В «Сатьяграхе» очевидна перекличка не с Репиным, конечно, а с работами Кристиана Болтанского и Янниса Кунеллиса: хор выстраивает вдоль рампы обувь, платья и пиджаки взмывают к колосникам.
В прологе спектакля Ганди – человек в европейском костюме, распластанный на газетном полу; он медленно поднимается, надевает очки, в то время как сидевшие вдоль ржавых стен люди – явно униженные и оскорбленные; конкретики нет, но ассоциация с беженцами или кастой неприкасаемых молниеносная – подползают к Ганди, достают из его чемодана феску, сюртук и передают их по цепочке. Такими иногда почти гротескными штрихами, не требующими буквальной расшифровки, Макдермотт пишет своё полотно, где человеческие тела – такой же материал, как газетные страницы или металлический шифер. В сюртук и феску облачится тот, кому доверено сыграть принца Арджуну; имя героя «Бхавадгиты» проецируется на рукотворный экран из газет. В первоисточнике Арджуна беседует с Кришной, убеждающим принца вступить в битву, в «Сатьяграхе» Арджуна (Брэдли Гарвин) и Ганди (Ричард Крофт) образуют дуэт, превращающийся после явления Кришны (Ричард Бернстайн) в трио: так ещё до начала, собственно, акта «Толстой» «Сатьяграха» связывается с мифологией. Метафорическое изображение сражения на поле Куру – рубикон, что отделяет Ганди от вступления в его собственную битву. На сцене Met схлёстываются две человеческих волны – условных колонизаторов в европейской одежде и индийцев, но и сам Ганди в этом эпизоде – на той стороне, где европейцы; идеал ненасилия – разлом спирали зла, обращение врага в союзника. Комментирует этот фрагмент схватка гигантских марионеток; куклы-исполины появятся ещё не раз. По мне, так это больше дань зрелищу, за которым приходят в Met, без них бы хуже не стало,
но Met – это оперный Голливуд, так что пусть будут и люди, и манекены.
Превращение статиста в Толстого происходит на наших глазах: актера гримируют, и этот Лев с седой бородой, важно восседающий под керосиновой лампой, может поперву вызвать ухмылку (он ещё и сапожищ не снимет, вопреки примеру Ганди).
Забавны кавказские усы и френч на соратнике Ганди Германе Калленбахе (Ким Джозефсон), придающие ему сходство Сами-знаете-с-кем.
Непреднамеренно веселит массовка, имитирующая движение косцов; конечно, где Толстой – там и старинные сельхозработы; только вместо кос – прутья: о ненасилии же говорим! Однако долго глумиться над постановочными решениями Макдермотта не получается – потому что они на самом деле живописны, красивы и умны; и прутья обращаются в импровизированный лес, попутно напоминая старинную, восходящую к Эзопу притчу: легко сломить отдельную ветку, но вместе они становятся силой (в третьем акте Крауч продемонстрирует волшебное владение скотчем – всё-таки многое гениальное действительно просто).
Второе действие начинается с картины «Противостояние и спасение», основанной на подлинном случае – когда жена полицейского офицера, мисс Александр, раскрыла над Ганди свой зонтик, тем самым остановив его избиение толпой. В спектакле шеренга белых господ, издающих между пением на санскрите нечто похожее на самодовольное «ха-ха-ха», больше походит на ковбоев, рассвешихся в салуне почитать газетки, пока рабы чистят им обувь (в их жестоких руках скомканная газета как раз и становится булыжником). Но уже в следующей картине, повествующей о создании Ганди газеты «Индийское мнение», Макдермотт и Крауч превращают процесс печатания тиража в фантастическое зрелище – под стать плавной и величественной, словно Ганг, работе оркестра Данте Анзолини. Я не собираюсь описывать здесь всю визуальную ткань «Сатьяграхи», но о «Противостоянии и спасении» не мог не сказать из-за мисс Александры в исполнении Мэри Филлипс.
В «Сатьяграхе» есть место для великолепных женских партий, казалось бы, не предусмотренных темой и значительными мужáми в числе основных действующих лиц
(особого упоминания достоин баритон Альфред Уокер в роли соратника Ганди Парси Рустомджи). Рашель Дёркин – ассистентка Ганди мисс Шлезен – душа первого действия; Филлипс – маленькая звезда второго акта; Мария Зифчак – жена Ганди Кастурба – играет важнейшую роль в третьем. Ну и сколько бы хорошего я ни сказал о Ричарде Крофт в роли Ганди, всё будет мало: он творит чудеса актёрского минимализма; мой любимый фрагмент – кода второго действия, «Протест», где Ганди – на авансцене, на фоне несущего мирный огонь хора в белых одеждах; одинокий, смущённый, но не растерянный. Хотите понять про подвижничество и святость – посмотрите на Крофта.
Один из американских рецензентов, не стесняющихся этакого простецкого, от сохи, подхода, написал, что «слушать музыку Филипа Гласса – всё равно что гладить кошку: умиротворяет, если только у вас нет аллергии». Сравнение смешное, что оправдывает его его однобокость: кошка-то у Гласса – с характером; и повторяемость музыкальных элементов может повергнуть как в умиротворение, так и в экстаз, смешанный с тревогой. Аллергию же, увы, у многих, и не только в России, где, как убийственно точно сформулировал Николай Бердяев, «мышление имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарным миросозерцаниям», вызывает стремление к личной свободе. Спектакль Met пытается снять её не проповедями, но образами.
Особая терапия!