«Без опыта любви мы не полностью люди»


Светлана Прокудина
7 December 2020

Режиссер Ежи Сладковский – участник международного фестиваля документального кино «Флаэртиана» – об открытости русских, одиночестве, алкоголе и секретах мастерства

20-я «Флаэртиана» проходит с 11 по 17 декабря онлайн, на платформе CoolPlay. В конкурсе – «Горькая любовь», новый фильм шведского режиссера польского происхождения, призера главных мировых фестивалей документального кино. Как и предыдущие фильмы Сладковского, «Горькая любовь» снята в России, но на этот раз лирическим взглядом: герои в поисках любви отправляются в круиз по Волге.


Российская премьера «Горькой любви» – на «Флаэртиане» в онлайн-кинотеатре CoolPlay 12 декабря. А 19 июля 2020-го Сладковскому исполнилось 75. Он по-настоящему привязан к России, но по иронии судьбы именно здесь его фильмы вызывают самые ожесточенные споры. В интервью Ежи Сладковский рассказывает о съемках, отвечает на претензии критиков и объясняет, почему он постоянно возвращается в Россию.

Как так вышло, что вы родились в Польше, живете в Швеции, а кино снимаете в России?

Хороший вопрос. Это было так: я жил уже в Швеции и ко мне обратился продюсер из Польши, который сказал, что немецкое телевидение предлагает сделать сериал про Сибирь. Мы поехали туда и сняли в результате пять фильмов. Сериал назывался «Дикая Сибирь» и был потом очень популярен в Германии. Дальше мы сняли цикл «Тайная Россия» о закрытых городах. Потом я очень много работал на Таймыре, на Чукотке, на Камчатке, в Якутии. И я очень полюбил русских. Они очень открытые люди. Не все, наверное, но к большинству можно близко подойти.

Бывает так, что с ними клюкнешь пару раз, поговоришь, и вы уже друзья. В Швеции, например, к людям очень тяжело подойти близко.

Хотя это и здесь может получиться, но не так легко. А в России с самого начала есть авантюра. Adventure, понимаете?

Приключение.

Да, приключение. С самого начала и до конца.

«Горькая любовь» – какой по счету фильм, снятый вами в России?

По-моему, близко к 30. Первый раз я приехал на съемки в Россию в 1991 году. Меня всегда спрашивают, какая у вас была идея фильма? Да, черт, какая идея! Ехать и общаться с людьми. И увидеть, что получится. Я за столько лет научился писать эти тритменты (описание будущего фильма), я их так пишу, чтобы мне дали финансирование. А потом делаю то, что делаю (смеется). Но если есть успех, значит, нормально. Если бы не было успеха, то были бы проблемы. Еще я никогда не делал политические фильмы, мне интересна только судьба человека. Я всегда иду за людьми.

Что стало импульсом для появления «Горькой любви»?

Я понял, что как бы я ни пытался сделать что-то другое, получалось, что это было о людях, которые страдали и боролись с условиями жизни, так или иначе. Я понял, что хочу посмотреть на Россию под другим углом, чтобы можно было оторваться от быта. Пусть будет даже немного лирики. Я очень увлекаюсь Чеховым, и я искал для фильма чеховских героев. Это заняло полтора года. Поиск героев у меня всегда занимает много времени.

Потому что если герой не харизматичный, ничего не получится.

Директор картины говорила с компаниями, которые организуют круизы. Получила координаты некоторых людей и выбрала одну пару. Потом уже к ним поехал я и понял, что они нам подходят. Между ними было напряжение. Женщине не нравилось, что ее мужчина отрастил бороду. Директор картины ей говорила: «Ты же его любишь, в чем дело?» На что она отвечала: «Ненавижу эту бороду!» Я понял, что есть, как Алла Пугачева говорит, «главный мотивчик». Я знал, что этот мотивчик так или иначе проявится, если они поедут с нами. На следующий день я познакомился с другим героем, Юрой, который играет на гитаре. Он спел мне много своих песен, и я тоже уговорил его поехать. Но я не думал, что он будет петь полфильма (смеется).


То есть, это был кастинг?

Можно так сказать. Но я без этого никогда фильм не делаю. Потому что я зависим от героев. Я должен в них влюбиться. Тогда есть вероятность, что и зрители влюбятся. Вы полюбили кого-то в фильме?

Мне запомнилась девушка, у которой вроде бы с личной жизнью все хорошо, у нее есть мужчина, но именно на теплоходе она понимает, что, кажется, может и без него.

Она, кстати, тоже хотела петь. В первый вечер я познакомился еще с одной молодой парой. Мы беспокоились, что на теплоходе одни старики. Такого раньше никогда не было. Я был на таких круизах два раза, и там были разного возраста люди. А здесь были в основном старики. И мне стало страшно. Я спустился в бар, увидел там красивую молодую пару. Оказалось, что они только что окончили музыкальный институт и на этом теплоходе работали. В результате, благодаря им, в фильме появился очень красивый мотив. Она красиво пела, он играл. Я вообще никогда не думал, что у меня в фильме будет столько музыки. Но мы не могли от этой музыки оторваться.

Мой сын монтировал фильм и говорил, что он не может её не использовать, без этой музыки будет другой фильм.

А та девушка, про которую вы вспомнили, подружилась с другой героиней, с Оксаной. Я к ним заходил, кофе с ними пил, чай и слышал, как они разговаривают. И понял, что их надо снимать. Я боялся, что в каюте мало места, но оператор сказал: «Не волнуйся, будет хорошо». Получилось действительно хорошо, потому что он такой оператор, который умеет подойти к людям. Мастер своего дела.

Весь фильм снят одним оператором?

Да. Еще был мой сын. Он всегда с нами едет на съемки, они обсуждают с оператором, что нужно еще сделать. Но снимает Войцех (оператор Войцех Старон).

Просто было ощущение, что несколько камер снимают одну и ту же сцену с разных ракурсов.

Нет, это просто опытный оператор. Он чувствует настроение, драматургию. Если он следит за этим, то не может ничего упустить. И он не упускает. Мы работаем с ним уже лет 15 или даже больше.


Вы обычно направляете героев фильма, говорите им, чего от них ждете, каких действий или разговоров?

Нет. Я хочу, чтобы все было впервые. Например, мой директор картины сидит с ними, болтает. А потом она мне рассказывает – они не знают, что я знаю. Но я уже понимаю, куда надо давить. То есть мне не то интересно, что я придумал, мне интересно, что происходит помимо меня. Когда я узнал про бороду, я понял, что рано или поздно что-то произойдет.

В какой-то момент этот Саша с бородой стал жаловаться Юре: «Она хочет, чтобы я сбрил бороду. Но это значит, что я сдамся».

Они решили, что надо сбрить только половину бороды. Когда я это услышал, я сказал им, что хочу это снять. Это был длинный сюжет, не меньше получаса мы снимали. Это был даже не кусочек фильма, а другой фильм.

А вот эта сцена, когда Саша, уже побрившийся, делает предложение своей женщине, с которой они давно вместе, но все еще не женаты. Он дарит ей кольцо на корабле. Есть в этом ваше влияние? Или это его личная инициатива?

Нет, это его инициатива. Он специально ждал, когда круиз подойдет к концу, чтобы сделать ей предложение. Я бы испортил только. Он мне сказал, что собирается с ней говорить. Мы хотели снять их внутри. Но Войцех почувствовал, что это будет важная сцена, и предложил снимать на палубе, потому что там было красиво. Съемка длилась 11 минут. Но в фильм вошло меньше, чтобы ритм не нарушался. Потом мы все за них выпили. Все, кроме оператора.

Вообще герои очень много пьют.

Они пили еще больше. Но это было просто такое настроение, которое создавали все эти разговоры, эти истории. Я с ними тоже после съемок выпивал, конечно.

Вы знаете, что в России ваши фильмы вызывают недоверие у некоторых зрителей? Вас подозревают в том, что вы под видом документального кино снимаете игровое с непрофессиональными актерами.

Это смешно. Если бы я давал инструкции героям, то вообще не было бы фильма. То, что я могу от них по заказу получить, – неинтересно. Потому что они будут играть. Люди этого не понимают. Особенно у вас.

В России была сильная традиция во время коммунизма, когда документальный фильм – это интервью и перебивки. Меня это достало.

У меня даже ссора была с какими-то вашими стариками, которые думали, что мои герои играют по сценарию, произносят диалоги, которые кто-то придумал. Но ведь если я буду что-то говорить героям, исчезнет уникальный момент! Поэтому я всегда соглашаюсь, что я не все знаю. Чтобы был сюрприз и для них, и для меня.

Как у вас обычно строится работа над фильмом? Вы видите какую-то историю в жизни и героев, а потом пишете сценарий или, наоборот, сначала придумываете фильм, а потом находите героев?

Это два подхода, бывает и так, и так. Например, я хотел поехать в Южную Америку: в Бразилию, Аргентину. Хотел посмотреть эти страны. И тут я увидел фотографию Мисс Мира, которой в том году стала шведка Ивонн Ридинг. Я обратил внимание, что у нее в ухе сережка с настоящим алмазом. Откуда у нее этот камень? – подумал я. Я узнал у людей, которые занимались ювелирным бизнесом, что этот камень она попросила у них в аренду. А в Швеции он оказался из Израиля, а туда он попал из Бразилии. И я быстро на полстраницы написал заявку фильма о путешествии этого камня. В результате я побывал в Бразилии и снял фильм, как добывают алмазы. Фильм, кстати, имел большой успех. То есть здесь я сначала придумал, потом поехал снимать. А второй подход, когда я ищу истории, героев, разговариваю с людьми. Если я вижу сильный характер, человека, который не только словами говорит, но и своим лицом, телом, то я на 99 процентов уверен, что у него есть сильная история. Я начинаю представлять его мир, еще без деталей, начинаю думать, что могло бы произойти с этим человеком. А он говорит, например, что он еще не нашел свою женщину. И вот уже есть «главный мотивчик»! Бывает еще, что мы делаем фильмы не то чтобы на заказ, но когда поступает предложение от кого-то.


Вы сказали, что любите Чехова. Что чеховского в фильме «Горькая любовь»?

То, что слезы и улыбка, юмор и трагедия очень близко. У Чехова всегда так.

Еще чеховским героям почти незнакома взаимная любовь. Они часто любят тех, кто их не любит. Все время переживают несовпадение.

Да, у моих героев тоже не совпадает. Но мне нравится, как они сами с этим борются.

Это прелесть для киношника – наблюдать за людьми, которые страдают не из-за условий жизни, а из-за любви.

По-моему, если у человека нет опыта любви, непонятно, зачем он жил вообще? Без опыта любви мы не полностью люди. А там этот опыт есть у всех. Никогда не забуду, как одна героиня, пожилая уже женщина, говорит, что у нее на кухне телевизор, в комнате телевизор и в спальне телевизор. И раньше у нее был муж, с которым они никогда не ездили в отпуск вместе. Боже мой… Что за судьба? И на теплоходе её бросил мужчина, который ей понравился.

Почти никто из героев фильма не нашел любовь на этом круизе.

Но вот эти молодые музыканты, которые работали на корабле, они поженились и теперь в Америке работают. А те, которые обручились, так и не поженились, но они вместе. Они ждут нас, мы договорились, что приедем на свадьбу. А теперь как поехать? Я дома сижу сейчас в основном. Мы боимся, потому что здесь люди безответственные. В моем возрасте я не могу рисковать. Эта пара, кстати, которая обручилась, прошла через ковид, очень сильно они болели.


Если бы вы решили снять ту же самую историю, но не на волжском теплоходе, а например, на пароме Стокгольм-Хельсинки, это было бы другое кино?

На сто процентов другое.

Паром Стокгольм-Хельсинки идет 12 часов – спиться они успеют, а протрезветь нет.

Мы поэтому и искали длинный круиз. Чтобы мы могли наблюдать, чтобы там началась какая-то история. Здесь люди едут, чтобы сорваться. Есть такие, кто путешествует, но большинство едет просто расслабиться. А еще у вас Волга, конечно. Это мистика большая. Вроде бы ничего такого, но сидишь, смотришь и не можешь оторваться.

А одиноких людей в Швеции так же много, как в России?

Да, тоже много. Но здесь это не считается большой трагедией. Есть люди, которые никого не нашли в жизни или разошлись. Но у них есть деньги, чтобы нормально жить. Есть еще люди очень закрытые. Им никто не нужен. В России легче подружиться.

Вы уже начали делать новый фильм?

Пока из-за ковида все остановилось. Но у меня в плане два проекта. На этот раз, правда, я буду снимать не в России, а в Грузии. Но в России тоже хочу. В Швеции меня не тянет снимать. Потому что я знаю, что здесь будет намного сложнее. В России я не сомневаюсь, что у меня получится фильм, а здесь нет.

Может быть, в следующем году мы уже сможем вернуться к нормальной жизни.

Вы уверены в этом?

Мне кажется, мы уже не вернемся к прежней жизни.

Сколько я еще проживу: 5-7-10 лет? Я думаю, последствия эпидемии будут сохраняться. Вообще то, что делает сегодня человек, как он влияет на природу, как он во главу угла ставит коммерческие интересы, это все неправильно.

Сейчас ваш фильм покажут на фестивале документального кино «Флаэртиана», который был создан 25 лет назад в Перми. Вы бывали там раньше?

Я приезжал как тренер на какой-то обучающий семинар. Вообще на фестивале для меня самое интересное – это встречи со зрителями. А тогда в Перми я познакомился с Сергеем Качкиным (режиссер-документалист), мы дружим с ним до сих пор. Он мастер в организационных вопросах. И он тоже чеховский персонаж (смеется).

Я очень рад, что мы сняли этот фильм до эпидемии. Мы повеселились, похулиганили, с некоторыми подружились. Надеюсь, ваши ортодоксы больше не будут меня трогать. И пусть новый год будет намного лучше этого, чтобы вы не болели и чтобы вокруг вас все были счастливы.