Спектакль был показан на Фестивале театров малых городов России в Камышине; текст о нём продолжает новую рубрику «Не Москва», посвящённую лучшим работам за пределами столицы.
Собственно, из-за «Пьяных» я и напросился в Камышин – потому что весной увидел «Ревизора» Фёдорова в театре «Около дома Станиславского», совершенно обалдел, несказанно воодушевился и готов был мчаться хоть в Стерлитамак.
Но повезло, «Пьяные» вошли в основную программу респектабельного фестиваля Театра Наций, проводимого в регионах уже без малого двадцать лет. Спектакль играли последним – как хедлайнер фестиваля, хотя не факт, что ему с программированием повезло: на финальное обсуждение и принятие решения у жюри оставалось максимум полчаса. Мне жаль, что «Пьяные» остались без награды, потому что призёрам фестиваля обеспечены гастроли в Москве, где такого Вырыпаева еще не видели и не слышали.
Нет, вообще, в «Пьяных» Фёдорова всё по тексту Вырыпаева: действие начинается на условной ночной улице, где пьяная Марта (Татьяна Дорофеева) встречает пьяного Марка (Ильдар Сахапов) – директора кинофестиваля, которого напоили друзья. Он цитирует иранский фильм из программы своего фестиваля – «Смерти нет, прекрасная Гульбахар» – очевидно потому, что сам уже от смерти в двух шагах: из сбивчивого диалога двух сильно пьяных людей следует, что у Марка – рак. Потом будет условная квартира, где выпивают две подруги, Лаура (Анна Храмова) и Магда (Мария Ненашева), а бывший Лауры – Лоуренс (Гилюс Мингазов) – теперь стал мужем Магды и выглядит носителем бациллы беспокойства – также, как и Марк, хотя у Лоуренса-то проблемы не такие серьезные. Потом – ещё одна условная гостиная, две пары – банкир Густав (Александр Чесноков) с женой Лорой (Светлана Гиниятуллина) и банкир Карл (Денис Хисамов) с женой Линдой. «Для меня спектакль начался с кота», обронил кто-то из зрителей в антракте, – кот как раз из этого эпизода. Здесь обсуждают кота, который якобы убил аллергической астмой мать Карла – так думает Густав, хотя Карл считает, что его мать вообще жива.
«Пьяные» Вырыпаева – это театр вкрадчивого абсурда. Не то, чтобы густо, но населённый:
будет ещё условная кухня в веганском ресторане, где после мальчишника менеджеры Макс (Илья Павликовский), Рудольф (Артур Ишмухаметов), Габриель (Фаниль Тулунгужин) и Матиас (Артемий Зайцев) засели в компании проститутки Розы (Елизавета Тодорова), и договорились до того (вспоминая всё тот же иранский фильм про Гульбахар), что Макс решил жениться на Розе, а Габриель согласился их повенчать – по праву того, что у него есть старший брат, католический священник. И здесь звучит ставшая почти крылатой – после спектаклей Виктора Рыжакова в Москве и Андрея Могучего в Петербурге – фраза про «шёпот Господа в своём сердце».
Неназванная европейская страна, благополучные представители «чистых» профессий, череда причудливо комичных ситуаций, в которых алкоголь – медиатор, сыворотка правды, устранитель шор и масок (хотя каждый персонаж, в той или иной степени, – маска, типаж нашего современника), открывающий дорогу к разговорам о главном.
Фёдоров будто не замечает фирменный вырыпаевский приём – катехизис наоборот, когда наставление не ведёт к однозначным выводам; за каждым вопросом следуют парадоксальные, опровергающие ответы; и от музыкальности текста с его по многу раз повторяющимися фразами Фёдоров будто отказывается.
Впервые звучание вырыпаевской вербальной музыки приобретает бытовую ершистость – и бытовую же достоверность; это вызывающий шаг, но работает!
Лет десять назад, на пермском фестивале «Текстура», я впервые услышал от Вырыпаева о его абсолютном восхищении Гришковцом; мне-то казалось, это две планеты, где один – поэт-парадоксалист, изощренно поверяющий на прочность религиозные заповеди, и где другой – «попсовик», «конъюнктурщик», эксплуатирующий маленькие чувства «маленьких людей». А оказалось, что Вырыпаев видит в Гришковце самого близкого автора. Так вот, Фёдоров добивается того, что зал реагирует на Вырыпаева как на Гришковца – эмоционально, открыто, как на житейскую историю, а не абстрактную, пусть и смешную, притчу.
Это притом, что Фёдоров подчёркивает условность пространства, превращая банкетки и диваны в этакий зал ожидания, где томятся не занятые в данный момент артисты. Открывая кирпичный сценический задник; с лестницей, фанерными человеческими фигурами и музыкантом-ударником, примостившимся в глубине.
Из того, что я так много говорил здесь про интерпретацию текста, вовсе не следует, что спектакль – какая-то масштабная говорильня; он насколько внимателен к слову, настолько и визуально изобретателен.
Фёдоров – и режиссёр, и сценограф, из тех редких авторов, кто сам, целиком и полностью, с нуля придумывает свой спектакль (вот кто ещё? Серебренников, Черняков, иногда – Бычков и Жолдак, а больше навскидку никого не вспомню). Он превращает персонажей в «странников в ночи»: у каждого в руках чемодан, на котором написано имя героя и имя актера (я выше не случайно упомянул всех исполнителей: стерлитамакские «Пьяные» – точёный ансамблевый спектакль, где все работают с энергией и отдачей рок-группы – пусть и звучит аккордеон).
Ирреальность пространства Фёдоров подчёркивает одной вычурной, арт-щегольской деталью: на фанерный экран проецируется социально-сюрреальная живопись – Эндрю Уайет, Дэвид Хокни, Норман Роквелл, «Любовники» Рене Магритта. Не буквальные иллюстрации действия (хотя вырыпаевские линды-марки-лоуренсы точно посещают музеи с этими художниками в коллекциях), но работы, чей ток и чья странность рифмуются с атмосферой спектакля.
А почти в каждом эпизоде Фёдоров ненавязчиво, не в лоб, проигрывает ключевую тему – смерти и воскрешения.
Быт не противоречит бытийной составляющей.